Состав лексем в С. подвижен и не определен в точности. Е. В. Барсов насчитывал в нем 905 слов, С. П. Обнорский выделил 857 самостоят. лексич. единиц, а А. В. Соловьев — 927. Различия в объеме словника возникают в зависимости от прочтения «темных мест» или от принципов подсчетов (так, Обнорский учитывал только полнозначные слова, без союзов, частиц и пр.). Поскольку некоторые слова использованы неоднократно, указывается и число словоупотреблений, только полнозначных слов (1937 у Обнорского) или в общем числе (2788 у А. И. Никифорова). Тщательное описание словарного состава С. (см.: Виноградова. Словарь. Вып. 1—6) дает иные результаты: в С. отмечено 976 слов при 2680 словоупотреблениях, причем по одному разу употреблено 614 слов (63% словаря С.), по два — 150, по три — 57, по четыре — 38 и по пять раз — 25 слов. Таким образом, слова, употребл. от одного до пяти раз, составляют 91% всей Л. С. (включая сюда и имена собств.). Однако следует учитывать, что «Словарь-справочник» опирается на одну из реконструкций текста, есть в нем и пропуски отдельных словоупотреблений; поэтому его количеств. данные о Л. С. приблизительны.
По частям речи Л. С. распределяется следующим образом (по подсчетам Обнорского): 380 сущ. — 1023 употребления — 58% от общего числа; 298 глаголов — 464 словоупотребления или 24%; 145 прил. — 368 употреблений или 19%, 34 наречия — 82 употребления или 4,2%. Как можно видеть, преобладает Л. предметного и
139
«действенного» значения (глаголы), тогда как слова, описывающие признаки предметов и действий, уступают им по численности употреблений.
Л. С. привлекала внимание исследователей, начиная с первых комментир. изд. памятника (см., напр.: Н. Ф. Грамматин, Д. Н. Дубенский, Вс. Миллер, А. А. Потебня и др.); в этих комм. наметились и основные направления ее изучения: толкование значения отд. слов путем сопоставления с параллельными употреблениями в др. древнерус. памятниках, классификация Л. по происхождению — выделение полонизмов, ориентализмов и др.; сопоставление Л. С. с диалектным лексич. материалом, анализ различных лексико-семантич. групп, анализ худ. функции Л. Все эти лексич. группы рассматриваются в отд. статьях: Библеизмы в «Слове», Гапаксы «Слова», Диалектизмы в «Слове», Ориентализмы в «Слове», Псковские элементы в «Слове» и др.
Естественно, что без лексич. анализа невозможно было бы предлагать те или иные прочтения так называемых «темных мест», и этой задаче посвящено немало специальных исследований (лит-ру см. при статье Темные места в «Слове»).
Помимо комментат. задач и анализа худ. средств памятника ученые обращались и к более или менее систематич. описанию Л. С. В ряде изд. появляются алфавитные перечни слов с необходимыми грамматич. характеристиками. Барсов предпринял попытку составления полного словаря С., но довел его только до буквы М; полные глоссарии С. появились лишь в 60—80-х гг.: это «Glossary of the Igor’ Tale» Т. Чижевской и шеститомный «Словарь-справочник „Слова о полку Игореве“», составл. В. Л. Виноградовой (см. Словари и словоуказатели к «Слову»).
Проводились сопоставления словарного состава С. с др. памятниками рус. средневековья, напр. с летописями, которые беднее разнообразием слов, особенно в их стилистич. вариантах; в них преобладают гиперонимы (слова общего, родового значения), тогда как С. присуще употребление большого числа гипонимов — в конкретно описательной и образной их содержательности.
Интересны сопоставления с Л. «Задонщины», которую скептики называют источником («первоисточником») С. 927 лексемам С. в «Задонщине» соответствует всего 667. Если оставить в стороне имена собств. и служебные слова (т. е. воспользоваться для сравнения подсчетами Обнорского), можно отметить 133 общих для С. и «Задонщины» сущ., 32 прил., 95 глаголов и 9 наречий (всего 269 слов, т. е. ок. 30% знаменат. Л. С.), но сверх того в С. употребляется еще 159 сущ., 62 прил., 190 глаголов и 26 наречий, которых нет в «Задонщине» (всего 337 слов), тогда как в самой «Задонщине» всего 59 сущ., не употребл. в С., 26 прил., 123 глагола и 12 наречий (всего 220 слов). Есть различия и по формам: в С. очень много архаич. форм глагола, особенно у причастий, а в «Задонщине» число таковых незначительно. Во многом расхождения в Л. двух памятников объясняются поэтич. заданием: автор «Задонщины» написал палинодию (воспел победу, а не поражение), хотя и воспользовался для этого текстом С.
Анализ лексич. системы С. в целом убеждает в том, что синкретич. многозначность мн. слов в тексте С. при переводе его на совр. рус. яз. постоянно обедняется; делаются попытки истолковать поэтичность
140
памятника указанием на символич. образность, что верно лишь с точки зрения совр. яз. Выражения «трепещуть синіи млъніи» или «заря свѣтъ запала» и под. — не символы, а точное описание реальных явлений природы. Аналогичные замечания можно сделать по поводу любого места С. (см. Символы в «Слове»). Если даже формулу «темнѣ брезѣ» некоторые исследователи признают за символ, а не за описание природного явления, то вообще весь текст С. предстанет как шифрованно символический, чего на самом деле в нем нет.
С др. стороны, углубленное изучение Л. С. подводит к идее «семантического ключа» в тексте памятника (Р. О. Якобсон), с помощью которого можно вскрыть всю систему значений, в которых представлено и существует (в том числе) и символич. пространство памятника, а это проявляется не внешне в грамматич. или даже лексич. элементах текста, а в стилистически многообразной его форме. Якобсон обратил внимание на формально и содержательно важную функцию «глагольного кода» в памятниках средневековой Руси; в том же смысле Р. Пиккио исследовал некоторые типологически важные для древнерус. лит-ры понятийно «тематические ключи» типа «слава» (как «мнение» — δόξα) со многими ритмо-стилистич. комбинациями в тексте («скача славію...», имена Ярославна, Святослав и под.), «чисто поле» (как ήμέρα), «тьма» (как νύξ), «стяг» (как τὸ σημει̃ον), «гроза» (как τάρταρος) и под. Семантич. цепочки символов, данных в С., создаются последовательностью квазисимволов, которые и организуют лексич. наполнение текста, способствуя уяснению коренных его свойств, в том числе и динамики повествования; ср. движение смысла в усилит. смене «как бы синонимов»: напасть — туга — тоска — печаль — рана — зло (как конечное проявление беды) и т. п., в то время как победа («победный жребий») воспринимается в этом памятнике еще неопределенным состоянием, присущим обеим сторонам после закончившегося сражения («по беде», т. е. после беды). Особенно выразительны и семантически многослойны слова отвлеч. значения, которые одноврем. воспринимаются и конкретно образно («мыслию» — «мыслено древо» — «помыслити»), «первые» как последние, «задний» — последний по времени (независимость от абсолютного времени) и пр. — описание, в котором время воспринимается еще объективно, в соответствии с порядком, представленным в реальном мире и независимо от взгляда наблюдателя.
Из соответств. наблюдений над текстом С. постепенно воссоздается ментальная структура средневекового сознания, а Л. в С. предстает как содержательно важная система текста.
Изучение Л. С. в связи с историей рус. слов шло по нескольким направлениям. В отношении к семантич. сдвигам основательно изучены метафора, метонимия, олицетворение, а также употребление различных риторич. фигур и стилистич. тропов, переосмысление и использование парафраз, топосов, традиц. для средневековой лит-ры формул и речевой фразеологии; тщательно разобраны и представлены полными списками в критич. разработке библеизмы, славянизмы, тюркизмы (шире — ориентализмы), вообще заимств. славянами Л., даже (квази) галлицизмы в С., слова, употребл. только в этом памятнике (гапаксы) или «темные места» текста, а также возможные кальки (тресвѣтлое с греч. τριλαμπής). Специальным исследованиям подвергнуты терминология, собств. имена и топонимы, встреченные в памятнике, причем
141
по поводу некоторых слов существует обширная лит-ра (см. статьи на эти термины).
Именно лексич. особенности С. дали аргументы и стали источником для науч. дискуссий о подлинности С. или об отнесенности его к определенному месту и времени создания.
Изучение Л. С. представило богатый материал для сравнения средневековых произведений разного жанра, времени создания и нац. (культурного) типа; то же относится к работам о жанровом своеобразии С.: напр., между ним и былинами или плачами находят совпадения в словаре, а не в композиции (В. Н. Перетц), а также в ритмике и поэтике, которые своей близостью совпадают с близостью словаря. Соотношение между памятниками различных эпох легко определяется вариантными заменами в словах; так, в «Задонщине» употребляются совершенно новые формулы («мечи булатные», а не «харалужные», «сабли татарские», а не «каленые»), тут уже не встречается древнерус. Л. домонг. периода (на борони, ратаеве, комонь, къмети, кикахуть, лада, свычая и обычая) и мн. др.
Состав Л. С. по ее происхождению также нельзя считать строго установленным, поскольку за славянизмы иногда принимают только неполногласную Л. типа градъ или храбрые (Обнорский, В. Чапленко и др.), что неверно исторически; за «местные» слова — Л. общеслав. происхождения, а тот факт, что грецизмы (числом 8) или тюркизмы (реально всего 11) С. почти не сохранились в совр. рус. лит. яз., становится основанием для суждений о «чисто русском» происхождении текста. С др. стороны, и скандинавизмы С. — настолько древнего происхождения («князь», «гридница», «стяг»), что трудно говорить о таких словах как о заимствованиях по отношению к кон. XII в. Неист. подход к изучению Л. С. характерен для мн. историков и литературоведов, неспособных различить собственно слово и лексему, слово и его значение, значение слова и тот контекст, в котором проявляется лексич. значение (смысл).
В XIX в. диалектизмы С. описывались наряду и совместно с архаизмами и в противоположность книжным (риторич.) элементам и библеизмам. Совр. исследования помогли уточнить диалектную принадлежность мн. лексем С. Изучены остатки архаич. диалектной лексики в Новгород-Северской земле, в окрестных говорах (Брянской, Курской, Орловской и др. обл.). В курско-орловских говорах до сих пор встречаются слова: незнаемый, галици, комонь, лада, смага, каять, лелеять, щекотать (щебетать), перетята и пр.; сравнение с древними южнорус. говорами увеличивает список известных по С. лексем: (о)болонье, струга (поток), яруга, холм, роспудити, гнездо, Хорс и пр. Совр. говоры могут стать источником идентификации Л. С., помогая выявить сложные случаи словоупотребления в этом памятнике; так, в брянских говорах В. А. Козыревым описано 85 слов из числа употребл. только в С. (их нет в др. средневековых источниках), более 50 дополнительно подкрепляют уже известный лексич. материал С., в том числе из «темных мест» и гапаксов; то же относится и к идиомам текста (смагу мыкать — терпеть, ухи закладать — засов задвигать, свычай и обычай — пожелание счастливой жизни, трескотать — стрекотать и пр.). Л. позволяет точнее определить место создания памятника: не Галицко-Волынская земля (как полагал А. С. Орлов), а Юж. Русь (С. И. Котков, Н. А. Мещерский); совр. говоры
142
подтверждают, что в тексте С. соответствующие слова поняты верно: борзый — быстрый, вѣдомъ — известен, давный — прежний, клюка — хитрость, обман, нелюбие — неприязнь, вражда и пр. (возможные иные их переводы ошибочны); диалектный материал может уточнить некоторые значения (чаица — чибис) и толкование «темных мест». Струга — поток, основное течение реки, следовательно, читать нужно «рострена к усту», ср. брянск. расстренный, расширенный, а усто — устье. Всего различные исследователи называют 150 слов, употребл. в С., которые в совр. яз. являются диалектными, но в прошлом несомненно были общерус. (древнерус.); в основном это глаголы и имена конкретного значения, т. е. как раз такие, которые в лит.-книжных текстах средневековья со временем были заменены гиперонимами самого общего значения (книжная лексика). Тем самым дополнительно доказывается и подлинность текста С., и достаточно древнее его происхождение.
Как показывают конкретные исследования Л. С., в этом памятнике представлены вполне законченные циклы словесных обозначений, определяемых общей задачей описания произведения, четко и образно выявляющих символич. смысл повествования. Эти обозначения связаны с представлением о цвете и звуке (множество различных шумов и звучаний передается конкретно с помощью глаголов движения, пространства и времени, используются экспрессивные формы глаголов типа «трусить», «тутнеть», «прысну» и пр.); о конкретных реалиях быта, напр. военного (употребляется терминология дружинной среды, формулы боя и пр., неоднократно описанные по лексико-семантич. группам); даны имена собств., которые также используются в образно-символич. смысле; они подпадают, напр., под созвучия, связ. с ключевым словом текста, в подтексте вступающие в далекий ассоциативный ряд значений: каяти — Каяла (ассоциации с Окаянным Святополком и с Каином), Дивъ, дѣва (удивлятися и дивный), жалость и Жля с жалощи и пр.; то же относится к ассоциациям с именами конструктивного типа (Боян, Троян и пр.).
Здесь минимальное число гиперонимов (слов отвлеченно общего значения), причем иные из них в контексте памятника выступают как равнозначные, ср. жалость, жалощи, жалоба (печаль), жаль и жля; в роли гиперонимов выступают еще архаически собирательные имена (дубие, ковылие, листвие, лозие и пр.). Формульность текста типично средневековая: выразительно представлено удвоение форм, семантически наполненных и противопоставленных друг другу как «почти» синонимы (типа «честь и слава», «ради — весели» и под.), но гораздо шире даются явные антонимы или семантически сходные слова с дифференциацией значений, ср.: конь и комонь, клюка и хытръ, заря и зоря, животъ и жизнь (жиръ), старый и давный, мысль и дума, дух и душа, удалой и храбрый, лада и хоть, корабль и сад, земля и поле, мгла и тучи, пѣснь и хвала, предний и первый, паволока и паполома и мн. др. В тексте С. отсутствуют слова, которые ожидались бы в соответств. местах согласно средневековым книжным традициям и устойчивым формулам: жребий (нет слов рок, доля, судьба и пр.), дань (нет даръ), другой (нет иной), диво (нет чудо) и пр. Особое место в С. занимает глагольная Л., во многом сохраняющая образный синкретизм смысла, который лишь отчасти снимается уточнениями с помощью приставок (с приставкой при- употреблено
143
13, с приставкой по- даже 52 глагола), которые образуют целую цепочку равнозвучных, но равнозначных глаголов с переносными значениями, во множестве возможных оттенков смысла: замечено, что в С. глаголы без приставки обычно сохраняют прямое свое конкретное значение (даже в сочетаниях типа «печаль... тече... тресну...» и пр.). Если учесть в каждом случае конкретную грамматич. форму, в какой представлено глагольное слово, станет ясной колеблющаяся атмосфера, неуловимо ускользающий мир, сокрытый за многочисл. оттенками глагольных слов.
Результаты двухвековых исследований Л. С., а еще шире — яз. и стиля этого памятника дают сегодня возможность приступить к обобщающим исследованиям культурологич. характера (Д. С. Лихачев, Ю. М. Лотман, Т. Н. Николаева) или поэтики (Б. Гаспаров), а также к синтетич. реконструкции звучащего текста (В. В. Колесов).
Лит.: Прозоровский Д. Новый опыт объяснительного изложения Слова о полку Игореве. СПб., 1881. С. 211—292. (Зап. отд-ния рус. и слав. археологии имп. рус. Археол. об-ва. 1882. Т. 3); Барсов. Лексикология; Перетц В. Н. 1) К изучению «Слова о полку Игореве». 2. «Слово» и Библия // ИОРЯС. 1924. Л., 1925. Т. 29. С 23—55; 2) К изучению «Слова о полку Игореве». Эпитет в «Слове о полку Игореве» и в устной традиции // Там же. 1925. Л., 1926. Т. 30. С. 143—204; Ляцкий Е. Слово о полку Игореве. Прага, 1934. С. 133—139; Обнорский. Очерки. С. 181—193; Орлов. Слово; Вачнадзе С. М. Словарь Слова о полку Игореве и его стилистическое в нем использование // Тр. Тбилис. пед. ин-та. Тбилиси, 1947. Т. 4. С. 139—155; Лихачев Д. С. Из наблюдений над лексикой «Слова о полку Игореве» // ИОЛЯ. 1949. Т. 8, вып. 6. С. 551—554; Булаховский Л. А. 1) Слово. С. 142—154, 156—162; 2) О первоначальном тексте «Слова о полку Игореве» // ИОЛЯ. 1952. Т. 11, вып. 5. С. 439—442; 3) К лексике «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1958. Т. 14. С. 33—36; Чапленко В. Мова Слова о полку Ігореві. Вінніпег, 1950. С. 16—26. (Slavistica. Праці Ін-ту слов’янознавства. Ч. 7); Виноградова В. Л. 1) Сравнительный анализ лексики «Слова о полку Игореве» и «Задонщины»: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1953; 2) Лексическая вторичность «Задонщины» сравнительно со «Словом о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1956. Т. 12. С. 20—27; 3) Словарь. М.; Л., Л., 1965—1984. Вып. 1—6; 4) О методе лексикологического изучения текста «Слова о полку Игореве» // ВЯ. 1978. № 6. С. 93—103; Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953. С. 324—327; Čyževskyj D. Lexikalischen // ZfslPh. Heidelberg, 1954. Bd 22. H. 2. S. 333—362; Bida C. Linguistic Aspect of the Controversy over the Authenticity of the Tale of Igor’ Campaign // Canadian Slavonic Papers. Toronto, 1956. Vol. 1. P. 85—87; Котков С. И. «Слово о полку Игореве»: (Заметки к тексту). М., 1958; Мещерский Н. А. 1) К толкованию лексики «Слова о полку Игореве» // Учен. зап. ЛГУ. № 198. Л., 1956. Сер. филол. Вып. 24. С. 3—9; 2) К вопросу о территориальном приурочении первоначального текста «Слова о полку Игореве» (по данным лексики) // Учен. зап. Карел. пед. ин-та. Сер. ист.-филол. Т. 3, вып. 1. Петрозаводск, 1956. С. 64—88; 3) К изучению лексики и фразеологии «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1958. Т. 14. С. 43—48; Черных П. Я. Очерк русской исторической лексикологии. Древнерусский период. М., 1956. С. 43, 46, 47, 90—92, 96, 99, 101, 107, 127—129, 136, 150, 152, 156, 158, 165, 171—173; Герасимова Н. В. Семантика имен прилагательных в «Слове о полку Игореве»: (прилагательные, сочетающиеся с названием лица) // Учен. зап. Калининск. пед. ин-та. Калинин, 1957. Т. 19, вып. 2. С. 3—30; Гринкова Н. П. О языке «Слова о полку Игореве» // Изучение языка писателей. Л., 1957. С. 12—42; Дылевский Н. М. 1) Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным // Слово. Сб. — 1962. С. 169—254; 2) Некоторые лексические элементы «Слова о полку Игореве» в свете словарных данных современного болгарского языка // Вопросы ист. лексикологии и лексикографии восточнослав. яз. М., 1974. С. 27—35; Ангелов Б. Ст. Заметки о «Слове о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1960. Т. 16. С. 27—35; Пінчук С. П. Мова і стиль «Слова о полку Ігоревом» // Укр. мова в школі. 1963. № 1. С. 18—27; Čiževská T. Glossary of the Igor’ Tale. The Hague, 1966; Німчук В. В. Слово о полку Игореве і народна мова // Мовознавство. 1967. № 4. С. 79—81; 1968. № 1. С. 36—40; 1971. № 3. С. 13—20; Соловьев А. В. Словесная ткань Задонщины и Слова о полку Игореве // To Honor Roman Jakobson. The Hague; Paris, 1967. Vol. 3. P. 1866—1875;
144
Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Игореве» и памятники русской литературы XI—XIII веков. Л., 1968; Еремин И. П. Лекции по древнерусской литературе. Л., 1968. С. 99—104, 119—121; Прийма Ф. Я. 1) Южнославянские параллели к «Слову о полку Игореве» // Рус. фольклор. М.; Л., 1968. Т. 11. С. 225—239; 2) Сербско-хорватские параллели к «Слову о полку Игореве» // РЛ. 1973. № 3. С. 73—81; Кобилянський Б. В. Діалектна лексика у «Слові о полку Ігоревім» // Мовознавство. 1970. № 4. С. 64—73; Кандаурова Т. Н. Полногласная и неполногласная лексика «Слова о полку Игореве»: (К вопросу о датировке памятника) // Вопросы грамматики и лексики рус. яз. М., 1973. С. 76—99; Творогов О. В. Мова «Слова о полку Игореве» // Мовознавство. 1973. № 6. С. 3—11; Козырев В. А. 1) Словарные параллели к лексике «Слова о полку Игореве» в современных брянских и других русских говорах // Брянские говоры. Л., 1975. С. 56—148; 2) Словарный состав «Слова о полку Игореве» и лексика современных русских народных говоров // ТОДРЛ. 1976. Т. 31. С. 93—153; Франчук В. Ю. Мог ли Петр Бориславич создать «Слово о полку Игореве»? // Там же. С. 77—92; Picchio R. Notes on the Text of the Igor’ Tale // Harvard Ukrainian Studies. 1978. Vol. 2. P. 406—420; Менгес. Восточные элементы; Гаспаров Б. М. Поэтика «Слова о полку Игореве». Wien, 1984; Маројевић Рад. Посесивне изведенице у староруском езику: (Антропонимски систем топоним а Слова о полку Игореве). Београд, 1985; Громов М. Н. К проблеме философско-лингвистической интерпретации «Слова о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве» и мировоззрение его эпохи. Киев, 1990. С. 15—30; Сырцова Е. Н. Философско-мировоззренческие коннотации поэтики «Слова о полку Игореве» // Там же. С. 41—66; Колесов В. В. 1) Свет и цвет в «Слове о полку Игореве» // Слово — 19861. С. 215—229; 2) История русского языка в рассказах. М., 1976. С. 35—37.
См. также статьи, посвящ. отд. лексемам «Слова».
В. В. Колесов
Смотреть больше слов в «Энциклопедии "Слова о полку Игореве"»